Война отняла у меня детство и юность…

«Русский журнал» продолжает публиковать цикл бесед с молодыми региональными писателями.

 Русский журнал: Изменилось ли Ваше представление о причинах войны в Чечне? Какими они казались в 1994, 1996, 1999 годах и сейчас?

 Ася Умарова: Я стараюсь не думать об этом, потому что есть вещи намного важнее: последствия войны. Но знаю, что многие любят говорить на эту тему. Почему? Не могу понять, что изменится, если выяснится, кто виноват? Но остается неизменным одно – война отняла у меня детство и юность. В 1994 году я находилась в горах Чечни во время войны и желала по быстрее встретиться с родителями, потому что они оставались в Грозном. Я не знала, живы они или нет. Мама ждала ребенка. Каждый день плакала и молилась Богу. В 1996 году я думала о том, что наша еда вот-вот закончится. Мы экономили, как могли. Практически выживали. И как раз год был, когда урожай не выдался. А в 1999 году я переживала по поводу того, что я многое по школьной программе пропустила. Я самостоятельно занималась с учебниками. Я очень много читала под свет керосиновой лампы. Или свечек из гуманитарной помощи Красного креста. Днем было невозможно. Нужно было искать дрова, чтобы растопить печку. Света, телефонов, газа и воды не было. Я не хочу вдаваться в подробности о других проблемах войны. Вот что меня больше волновало в эти годы. В моей памяти никогда не сотрутся ужасные воспоминания о войне. Вернее о моей жизни. Я чувствую себя настоящим изгоем в обществе, которое никогда не видело войны. У людей абсолютно другие ценности. И важно, что пережив все это, я не испытываю ненависти к русским и я осталась человеком. Вот, что на самом деле важно.

 РЖ: Как самые обычные чеченцы – возможно, Вы помните – восприняли Хасавюртовское соглашение? Было ли важно окончание боевых действий и получение, пускай формально, независимости вывод федеральных войск?

 А.У.: Я запомнила, будучи ребенком, что многие были рады этому. Вернее, я не понимала, что на самом деле происходит. Но знала, что уже не бомбят. Что мы не спускаемся в подвал, как раньше. Были народные гуляния. Пели песни, все танцевали лезгинку и говорили, что все теперь будет хорошо, что Бог нам поможет. Дали свет. Мы начали ходить в школу. Мои одноклассники и друзья, которые пережидали войну в других республиках, вернулись. Олимпиады по знаниям, выставки рисунков, концерты, заработал театр. У нас теплилась надежда, что войны больше не будет, потому что на тот момент мы настолько от нее устали. Наверное, только тому, кто это на самом деле пережил, понятно это.

 РЖ: О чем мечтают вчерашние дети чеченской войны, детство которых было наполнено «постоянным страхом и чувством, что в любой момент могут убить»?

 А.У.: Они мечтают о мире. Я могу сказать одно, что у всех есть желание творить, созидать и реализовать свои таланты. И им необходимо дать возможность. Я знаю многих талантливых молодых ребят. Кто-то прекрасно создает макеты зданий, хотя не оканчивал институт. Кто-то прекрасно рисует, кто-то сочиняет музыку, поет, играет на музыкальных инструментах, танцует. Главное - они не хотят войны.

 РЖ:В период президентства А. Масхадова в Чечне началось распространение радикального ислама. Как относились к этому обычные жители? Почему такие идеи оказались востребованы после 1996 года чеченским обществом?

 А.У.: Понимаете, политикой занимаются политики. А простые люди стараются просто выжить. К примеру, один мой сельчанин после первой войны зарабатывал деньги пошивом обуви. И каждый день, когда я видела его, он рассказывал: "Сегодня три пары обуви пошил. Значит, будет еда". Иногда я видела его грустным, и он говорил, что никто к нему не пришел. Другой знакомый развозил тюки по домам, эта работа приносила ему хоть какой-то заработок. Другие продавали алюминий, лук, чеснок. Были несколько человек, которые любили собираться и обсуждать последние новости. Помню, были ссоры, и старейшины в мечетях призывали смотреть за молодыми людьми, чтобы они не перешли в радикальный Ислам. И я была маленькой тогда, ничего не понимала. Я заметила это по телевидению – девушки начали завязывать впереди большие платки. Мама, когда ходила на работу, стала одевать вещи по длиннее. А в центре Грозного я успела побывать до начала второй войны только несколько раз. Одну поездку запомню на всю жизнь. Мы с семьей поехали, чтобы покушать пирожного в «Столичном» и мороженого под летними зонтиками. Я помню, что мне было очень стыдно есть все это. После войны... Вокруг столько людей, которым есть нечего, столько проблем. А мы тут смеемся и едим мороженое. Я была на тот момент ребенком, но я понимала, что эти деньги мои родители копили, чтобы сделать нам приятное. Затем мы гуляли по парку, и я увидела толпу людей. Зазвучала автоматная очередь. Мне родители сказали, чтобы я не смела туда ходить, но я побежала. Когда я протиснулась, человек окровавленный упал на землю. Позже я узнала, что это был местный публичный Шарсуд. Для меня, тогдашнего ребенка, это был шок. Особенно никогда не забуду журналистов иностранных, которые лихорадочно стояли и щелкали фотообъективами и снимали на камеру. Я отказывалась ехать в Грозный после того случая.

 РЖ: Вы жили не только в Чечне, что для Вас Родина? Насколько Родиной является для вас современная Чечня. Или для поколения детей Чечни Родина это довоенная многонациональная республика?

 А.У.: Вы задали очень интересный вопрос. К примеру, для дяди Васи, детдомовца из Украины, которого папа нашел на мусорке в Калмыкии и приютил у нас, это был сложный вопрос. Он не мог ответить. Во время второй войны он уехал от нас в Ингушетию, потому что не мог перенести вторую войну. Мы не знаем, что с ним стало. Для меня Родина – это то, место, где похоронен мой отец. Мое село. Эта речка Нефтянка, эти тополи у футбольного поля, лесополоса. Место, где живут мама и мои родственники. Самое важное это люди. В какой бы стране я не оказалась, для меня ценность, прежде всего, представляет человек. Как бы красиво не было в других странах, если нет рядом друзей, родственных душ – тебе становится неуютно, некомфортно. А когда есть друзья, то даже самые обычные места кажутся тебе настоящей сказкой. А довоенную республику я помню очень мутно, потому что я родилась в Калмыкии городе Городовиковске. Жила там 8 лет. И наша семья переехала жить в Чечню в 1993 году, в августе. Но моя мама грезит о том времени. Она говорит, что все было тогда хорошо и все были равны.

 РЖ: Тогда почему на обыденном уровне сегодня существует взаимная нелюбовь русских и чеченцев друг другу?

 А.У.: Лично во мне и у многих людей я никогда не замечала нелюбви к русским. У нас в селе проживало очень много русских семей, а также есть смешанные браки. Когда началась война, помню, что многие выехали из нашего села, потому что у них были родственники в России, и им было куда уехать. И чеченцы выезжали к своим родным или близким, или просто пережидали войну в палаточном городке Ингушетии. Мне не нравится сейчас даже, когда говорю, разделять русских и чеченцев, так как они для меня тетя Зина, тетя Женя, баба Шура...но ни в коем случае не русские. Моя самая любимая учительница в школе есть и остается учительница русского языка и русской литературы Нина Дмитриевна. В начальных классах была Людмила Ивановна. Мы все ее очень сильно уважали. А как она переживала, когда мы пропустили много занятий в школе из-за войны и у нас были очень низкие результаты по технике чтения... А Зинаида Ивановна, она всегда на линейке выбирала лучшие тетради за неделю и показывала нам к чему надо стремиться. Еще помню часто приходила бабушка Люда с дочкой посмотреть во дворе моей тети сериал «Просто Мария». Летом в комнате бывало душно, и тетя выносила телевизор, срывала виноград, и мы садились смотреть вместе сериал. Так как вместе веселее. На моей улице жили двое ветеранов великой Отечественной войны, муж бабы Шуры и тетя Нина. Мы с глубоким уважением относились к ним. Мы приглашали их на свои чеченские праздники, и они нас на Пасху приглашали. А что бы мы делали без медсестры тети Жени, которая нам всем помогала во время войны, оказывала медицинскую помощь. Да ей памятник нужно поставить. Это очень добрые, грамотные, интеллигентные и ответственные люди.

Беседовала Раиса Бараш

 Источник: "Русский Журнал"

 Эти  дети  были вынуждены  воевать в годы «Холодной войны»,  Катя  была ранена..   далее >

 Террористический акт в Беслане — Википедия  :

   323 человека погибли в результате захвата заложников в Беслане (04 сентября 2004).  На  7 февраля 2011 проверено:

   Последней погибшей в результате теракта стала 32-летняя Марина Жукаева, которая скончалась в августе 2005 года, не приходя в сознание.  В 66 семьях погибло от 2 до 6 человек, а 17 детей остались круглыми сиротами. Для оценки масштаба теракта достаточно сказать, что за четыре года Великой Отечественной войны Беслан потерял 357 мужчин на различных фронтах…  Более половины раненых в Беслане — дети...  

Ад Беслана